Мышление и речь (Лабиринт 2005; 343-344)
Нам остается, наконец, сделать последний, заключительный шаг в анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль —это еще не последняя инстанция в этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За. мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мысравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку. Это установление мотивов, приводящих к возникновению мысли иуправляющих ее течением, можно проиллюстрировать на использованном уже нами примере раскрытия подтекста при сценической интерпретации какой-либо роли. За каждой репликой героя драмы стоит хотение, как учит Станиславский, направленное к выполнению определенных волевых задач. То, что в данном случае приходится воссоздавать методом сценической интерпретации, в живой речи всегда является начальным моментом всякого акта словесного мышления. За каждым высказыванием стоит волевая задача. Поэтому параллельно тексту пьесы Станиславский намечал соответствующее каждой реплике хотение, приводящее в движение мысль и речь героя драмы. Приведем для примера текст и подтекст длянескольких реплик из роли Чацкого в интерпретации, близкой к Станиславскому.
Текст пьесы — реплики Параллельно намечаемые хотения Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада. Хочет скрыть замешательство. ЧацкийВы рады, в добрый час.
Однакоискренно кто ж радуется этак?
Хочет усовестить насмешкой. Как вам не стыдно!
Мне кажется, что напоследок,Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. Хочет вызвать на откровенность. ЛизаВот, сударь, если бы вы были за Хочет успокоить, дверями,
Ей-богу, нет пяти минут,
Хочет успокоить Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами!
Хочет помочь Софье в трудном положении СофьяВсегда, не- только что теперь Не можете вы сделать мне упрека.
Хочет успокоить Чацкого. Я «и в чем не виновата! ЧацкийПоложимте, что так. Блажен, кто верует,Тепло ему на свете.
Поекратим этот разговор!
При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слое, но не мысли собеседника. Но 'и понимание мысли собеседника без понимания его мотива., того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.
На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его .результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем — от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, >к опосредованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные,, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и другом направлении: от мотива через мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т. д. В наши задачи не входило изучение многообразных, реально осуществляющихся движений по основному тракту от мысли к слову. Нас интересовало только одно — основное и главное: раскрытие отношения между мыслью и словом как динамического процесса, как пути от мысли к слову, как совершения и воплощения мысли в слове.
Мышление и речь (Лабиринт 2005; 343-344)
Нам остается, наконец, сделать последний, заключительный шаг в анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль —это еще не последняя инстанция в этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За. мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мысравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку. Это установление мотивов, приводящих к возникновению мысли иуправляющих ее течением, можно проиллюстрировать на использованном уже нами примере раскрытия подтекста при сценической интерпретации какой-либо роли. За каждой репликой героя драмы стоит хотение, как учит Станиславский, направленное к выполнению определенных волевых задач. То, что в данном случае приходится воссоздавать методом сценической интерпретации, в живой речи всегда является начальным моментом всякого акта словесного мышления. За каждым высказыванием стоит волевая задача. Поэтому параллельно тексту пьесы Станиславский намечал соответствующее каждой реплике хотение, приводящее в движение мысль и речь героя драмы. Приведем для примера текст и подтекст длянескольких реплик из роли Чацкого в интерпретации, близкой к Станиславскому.
Текст пьесы — реплики Параллельно намечаемые хотения Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада. Хочет скрыть замешательство. ЧацкийВы рады, в добрый час.
Однакоискренно кто ж радуется этак?
Хочет усовестить насмешкой. Как вам не стыдно!
Мне кажется, что напоследок,Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. Хочет вызвать на откровенность. ЛизаВот, сударь, если бы вы были за Хочет успокоить, дверями,
Ей-богу, нет пяти минут,
Хочет успокоить Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами!
Хочет помочь Софье в трудном положении СофьяВсегда, не- только что теперь Не можете вы сделать мне упрека.
Хочет успокоить Чацкого. Я «и в чем не виновата! ЧацкийПоложимте, что так. Блажен, кто верует,Тепло ему на свете.
Поекратим этот разговор!
При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слое, но не мысли собеседника. Но 'и понимание мысли собеседника без понимания его мотива., того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.
На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его .результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем — от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, >к опосредованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные,, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и другом направлении: от мотива через мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т. д. В наши задачи не входило изучение многообразных, реально осуществляющихся движений по основному тракту от мысли к слову. Нас интересовало только одно — основное и главное: раскрытие отношения между мыслью и словом как динамического процесса, как пути от мысли к слову, как совершения и воплощения мысли в слове.
Мышление и речь (Лабиринт 2005; 343-344)
Нам остается, наконец, сделать последний, заключительный шаг в анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль —это еще не последняя инстанция в этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За. мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мысравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку. Это установление мотивов, приводящих к возникновению мысли иуправляющих ее течением, можно проиллюстрировать на использованном уже нами примере раскрытия подтекста при сценической интерпретации какой-либо роли. За каждой репликой героя драмы стоит хотение, как учит Станиславский, направленное к выполнению определенных волевых задач. То, что в данном случае приходится воссоздавать методом сценической интерпретации, в живой речи всегда является начальным моментом всякого акта словесного мышления. За каждым высказыванием стоит волевая задача. Поэтому параллельно тексту пьесы Станиславский намечал соответствующее каждой реплике хотение, приводящее в движение мысль и речь героя драмы. Приведем для примера текст и подтекст длянескольких реплик из роли Чацкого в интерпретации, близкой к Станиславскому.
Текст пьесы — реплики Параллельно намечаемые хотения Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада. Хочет скрыть замешательство. ЧацкийВы рады, в добрый час.
Однакоискренно кто ж радуется этак?
Хочет усовестить насмешкой. Как вам не стыдно!
Мне кажется, что напоследок,Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. Хочет вызвать на откровенность. ЛизаВот, сударь, если бы вы были за Хочет успокоить, дверями,
Ей-богу, нет пяти минут,
Хочет успокоить Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами!
Хочет помочь Софье в трудном положении СофьяВсегда, не- только что теперь Не можете вы сделать мне упрека.
Хочет успокоить Чацкого. Я «и в чем не виновата! ЧацкийПоложимте, что так. Блажен, кто верует,Тепло ему на свете.
Поекратим этот разговор!
При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слое, но не мысли собеседника. Но 'и понимание мысли собеседника без понимания его мотива., того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.
На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его .результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем — от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, >к опосредованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные,, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и другом направлении: от мотива через мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т. д. В наши задачи не входило изучение многообразных, реально осуществляющихся движений по основному тракту от мысли к слову. Нас интересовало только одно — основное и главное: раскрытие отношения между мыслью и словом как динамического процесса, как пути от мысли к слову, как совершения и воплощения мысли в слове.
Мышление и речь (Лабиринт 2005; 343-344)
Нам остается, наконец, сделать последний, заключительный шаг в анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль —это еще не последняя инстанция в этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За. мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мысравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку. Это установление мотивов, приводящих к возникновению мысли иуправляющих ее течением, можно проиллюстрировать на использованном уже нами примере раскрытия подтекста при сценической интерпретации какой-либо роли. За каждой репликой героя драмы стоит хотение, как учит Станиславский, направленное к выполнению определенных волевых задач. То, что в данном случае приходится воссоздавать методом сценической интерпретации, в живой речи всегда является начальным моментом всякого акта словесного мышления. За каждым высказыванием стоит волевая задача. Поэтому параллельно тексту пьесы Станиславский намечал соответствующее каждой реплике хотение, приводящее в движение мысль и речь героя драмы. Приведем для примера текст и подтекст длянескольких реплик из роли Чацкого в интерпретации, близкой к Станиславскому.
Текст пьесы — реплики Параллельно намечаемые хотения Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада. Хочет скрыть замешательство. ЧацкийВы рады, в добрый час.
Однакоискренно кто ж радуется этак?
Хочет усовестить насмешкой. Как вам не стыдно!
Мне кажется, что напоследок,Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. Хочет вызвать на откровенность. ЛизаВот, сударь, если бы вы были за Хочет успокоить, дверями,
Ей-богу, нет пяти минут,
Хочет успокоить Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами!
Хочет помочь Софье в трудном положении СофьяВсегда, не- только что теперь Не можете вы сделать мне упрека.
Хочет успокоить Чацкого. Я «и в чем не виновата! ЧацкийПоложимте, что так. Блажен, кто верует,Тепло ему на свете.
Поекратим этот разговор!
При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слое, но не мысли собеседника. Но 'и понимание мысли собеседника без понимания его мотива., того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.
На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его .результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем — от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, >к опосредованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные,, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и другом направлении: от мотива через мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т. д. В наши задачи не входило изучение многообразных, реально осуществляющихся движений по основному тракту от мысли к слову. Нас интересовало только одно — основное и главное: раскрытие отношения между мыслью и словом как динамического процесса, как пути от мысли к слову, как совершения и воплощения мысли в слове.
Мышление и речь (Лабиринт 2005; 343-344)
Нам остается, наконец, сделать последний, заключительный шаг в анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль —это еще не последняя инстанция в этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За. мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мысравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку. Это установление мотивов, приводящих к возникновению мысли иуправляющих ее течением, можно проиллюстрировать на использованном уже нами примере раскрытия подтекста при сценической интерпретации какой-либо роли. За каждой репликой героя драмы стоит хотение, как учит Станиславский, направленное к выполнению определенных волевых задач. То, что в данном случае приходится воссоздавать методом сценической интерпретации, в живой речи всегда является начальным моментом всякого акта словесного мышления. За каждым высказыванием стоит волевая задача. Поэтому параллельно тексту пьесы Станиславский намечал соответствующее каждой реплике хотение, приводящее в движение мысль и речь героя драмы. Приведем для примера текст и подтекст длянескольких реплик из роли Чацкого в интерпретации, близкой к Станиславскому.
Текст пьесы — реплики Параллельно намечаемые хотения Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада. Хочет скрыть замешательство. ЧацкийВы рады, в добрый час.
Однакоискренно кто ж радуется этак?
Хочет усовестить насмешкой. Как вам не стыдно!
Мне кажется, что напоследок,Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. Хочет вызвать на откровенность. ЛизаВот, сударь, если бы вы были за Хочет успокоить, дверями,
Ей-богу, нет пяти минут,
Хочет успокоить Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами!
Хочет помочь Софье в трудном положении СофьяВсегда, не- только что теперь Не можете вы сделать мне упрека.
Хочет успокоить Чацкого. Я «и в чем не виновата! ЧацкийПоложимте, что так. Блажен, кто верует,Тепло ему на свете.
Поекратим этот разговор!
При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слое, но не мысли собеседника. Но 'и понимание мысли собеседника без понимания его мотива., того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.
На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его .результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем — от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, >к опосредованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные,, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и другом направлении: от мотива через мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т. д. В наши задачи не входило изучение многообразных, реально осуществляющихся движений по основному тракту от мысли к слову. Нас интересовало только одно — основное и главное: раскрытие отношения между мыслью и словом как динамического процесса, как пути от мысли к слову, как совершения и воплощения мысли в слове.
| Текст пьесы — реплики | Параллельно намечаемые хотения |
| Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада. | Хочет скрыть замешательство. |
| Чацкий Вы рады, в добрый час. Однакоискренно кто ж радуется | Хочет усовестить насмешкой. Как вам не стыдно! |
| Мне кажется, что напоследок,Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. | Хочет вызвать на откровенность. |
| Лиза Вот, сударь, если бы вы были за Хочет успокоить, дверями, Ей-богу, нет пяти минут, | Хочет успокоить |
| Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами! | Хочет помочь Софье в трудном положении |
| Софья Всегда, не- только что теперь Не можете вы сделать мне упрека. | Хочет успокоить Чацкого. Я «и в чем не виновата! |
| Чацкий Положимте, что так. Блажен, кто верует,Тепло ему на свете. | Поекратим этот разговор! |
